Ханна старалась сдержать улыбку, понимая, что музыкальный руководитель тут же это заметит. Аннальес настояла, чтобы отключили заднее освещение для создания театральной атмосферы, раз уж зрительские места тут уже были. Она сказала, что это поможет в борьбе со страхом сцены, но Ханне думалось, что они могут погасить все огни, а она все равно будет переживать при мысли, что стоит на сцене Миллениум центра. Ее желудок на минуту скрутило спазмом удовольствия. Трудно было поверить, что они действительно так далеко дошли.

Голос Элис прорезался в воздухе кристальной чистотой льда, и Ханна замерла на миг, чтобы вдохнуть, наслаждаясь утонченностью исполнения. На секунду какой-то сторонний звук отвлек ее. Вытянув голову, она глянула на Аннальес, думая, что, возможно, та уронила очки или бутылку, но руководитель улыбалась и махала руками, приглашая вступить очередную партию голосов. Это было странно. Она была уверена, что звук исходил откуда-то из глубин зала. Может, ей просто показалось. Глубоко вдохнув, чтобы влиться голосом в созвучие альтов, она замерла на полпути, потому что голос Элис вдруг оборвался, перейдя в пронзительный писк.

Аннальес резко ударила своей дирижерской палочкой по железному стулу позади себя, ввергая хор во внезапную тишину. Она окатила Элис сердитым взглядом.

— Что это было? Ты пропела, как кошка, которую задавили, когда она перебегала улицу. — Губы вытянулись в тонкую полоску, и все умело запрятанные годы вдруг четко прорезались морщинками вокруг рта. — Нельзя допускать подобное за шаг до финала. Нас покажут по телевидению, Элис. Мы лицо всех женских институтов по всей стране.

Элис беспомощно пожала плечами.

— Мне очень жаль. Я не знаю, что на меня нашло. Я вдруг почувствовала… — она поколебалась. — Просто на миг я как-то странно себя почувствовала.

Ханна обернулась на младшую коллегу. Та была бледной и слегка дрожала. Ханна не назвала бы это «странно». Это было «напугано». Что могло ее так потрясти?

— Может, прервемся ненадолго? — мягко предложила Элис. — Я бы выпила воды.

И только спустя час, когда они вымотанные покидали это место, Энид указала на осколки оконного стекла по другую сторону от двери. Группа обступила их.

— Они тут были, когда мы пришли? — уставилась на них Ханна. — Мне показалось, я услышала какой-то треск, как раз до того, как голос Элис сорвался. Наверно, дети хулиганили.

Глубоко вдохнув, Аннальес поторопила их прочь из клуба внутрь обветшалого микроавтобуса.

— Смотритель будет тут через минуту, чтобы все закрыть. Я ему объясню. Будь я проклята, если они заставят нас заплатить за это.

Измученные женщины тащились к микроавтобусу и ждали в сырой прохладе прихода своего координатора. Ханна уже дождаться не могла восхождения на пятый этаж к своей кровати. Это был очень длинный день.

Существо висело где-то на краю мрака, очень далеко от своего истока, пустота в пустоте, мрак во тьме. Оно так устало принимать физическую форму и ощущало себя разбитым. Чувства, эмоции, проклятия, которое оно в себе носило, существо высказало своим молчанием. Слишком глубокое одиночество. Его протащило через всю вселенную и закинуло в это место, в пространство и время, где оно было покинуто и одиноко, его дразнили звуки чужого мира — мира звука, коммуникации и эмоций. Оно нуждалось в чем-либо из этого. Ему нужно было воспринять этот мир как свой дом, сделать свою жизнь сносной.

Бесформенный силуэт отчаянно беззвучно завыл, эмоция вибрацией прошла по его поверхности. Это был его провал. Оно не могло получить того, что хотело. Поглощенные органы работали только на функциональном уровне, воспроизводя примитивные звуки, когда существо заставляло их приходить в действие, мысленно манипулируя ими, словно они были механизмом. Но сколько бы оно ни старалось, не могло заставить воздух резонировать, заполнять и затрагивать его пустоту, как это происходило у истинных хозяев органов. Его заполнила ярость, которая пришла в виде звука кимвал [15] и ударников и создала насыщенное звучание в голове пришельца. И пока из расщелин неба исходил звук, оно слышало только тишину, и теперь не могло отказаться от этих звуков. Оно не вернется, не может, пока не сумеет унести эти звуки с собой.

И после бесплодных усилий и поисков по всему городу, оно ждало — ничто на краю ничего в ожидании пока голоса вновь позовут его.

Глава десятая

После короткого переезда от центра Миллениум к Мэрмеид Куэй, Мария Бруно, или, если короче, Мэри Браун, как ее окрестили не так далеко отсюда, ждала, когда Мартин раскроет зонт, после вышла из отполированного до блеска черного седана и элегантно прошагала к пятизвездочному отелю Св. Давида. Она не обратила внимание на своего так называемого менеджера и, к несчастью, по совместительству мужа, который стремглав бросился за ней, заботясь о том, чтобы зонт прикрывал ее хорошо уложенные волосы. Наверное, он именно для этого и был годен лучше всего — исполнять роль прислуги.

Оно поборола приступ раздражения, которое хотело проявиться в лице. Никогда не стоит показывать свои чувства. Если бы только она поняла ограниченность Мартина в самом начале. Но тогда им вскружила голову любовь — трудно было даже вспоминать. А кто сомневается в предмете своего обожания? Все женщины хотят верить, что их мужчины сильные и умелые. Совсем как герои и любовники в операх, на которые она потратила так много времени своей жизни.

Автоматическая дверь разошлась, она прошла в лобби с высоко поднятой головой, махнув запястьем Мартину, отгоняя него, и зонт исчез. Яркие огни осветили ее лицо, и она слегка опустила голову так, чтобы морщины на шее не были заметны. Вход в любую комнату был для Марии Бруно, как выход на сцену. Она была звездой, а на звезд всегда смотрели люди. Если бы только так называемые звезды наших дней понимали это. Возможно, тогда надевали бы нижнее белье, выходя из дома. Мир забыл, что такое «уровень», и она намеревалась напомнить ему об этом.

Хотя она должна была принять, исключительно наедине сама с собой, что некоторые из этих недолговременных звезд имели больше поклонников, чем она сейчас. Но в этом она могла винить Мартина. Он не обеспечивал прослушивания, которые нужны были ей, чтобы покорить европейскую сцену. Прослушивания. Одно только слово ввергало в шок. Кто бы мог подумать, что Мария Бруно, лучшее сопрано из Валли [16] будет нуждаться в прослушивании, пока несколько лет назад ей не пришлось пробивать себе дорогу, ища предложения.

Ее сердце заныло, и в компенсацию она подняла подбородок. Кружащие по просторному и равнодушному вестибюлю несколько человек повернули в ее сторону головы и зажужжали между собой, проявляя узнавание. Некоторые указывали в ее направлении. Едва ли было удивительным, что ее узнавали, хотя она очень сомневалась, что хоть кто-нибудь из них слышал ее пение. Ее лицо было на постерах конкурса, растянутых на рекламных щитах по всему городу. Она притворилась, что ничего не заметила. В том, чтобы замечать поклонников, «уровня» не было. Истинным звездам была присуща холодная отчужденность. И это не были ее поклонники, не в самом деле. Это были не те люди, которые ждали у дверей Королевского оперного театра в ночь, когда «Ковент-Гарден» страдал от такого мощнейшего дождя, который Кардифф даже не видывал, простаивая часами ради одного-единственного автографа. К тому же здесь она была, чтобы судить плебейское шоу талантов, просто чтобы напомнить миру о себе. Как минимум финал покажут по телевидению, а она будет там петь. Это уже кое-что. Возможно, это поможет договориться об альбоме. Да и отель был мирового класса, следовало отдать должное организаторам за это. Казалось, прошло уже много времени с тех пор, как ее так баловали.

Ее каблуки застучали по бесконечному мраморному полу, она не подождала, пока Мартин разберется с видавшим виды зонтом.